Выставка виртуальная «Знаменитый ученик В.Я. Ерошенко»
- Информация о материале
- Категория: Виртуальные выставки
Выставка «Знаменитый ученик В.Я. Ерошенко» посвящена 95-летию со дня рождения Виктора Герасимовича Першина (19.09.1930 – 07.10.2002), инвалида по зрению, кандидата экономических наук. На выставке представлены документы, фотографии, письма, рассказывающие о жизни и деятельности В.Г. Першина, его сотрудничестве со Старооскольским краеведческим музеем и литературно-мемориальным Домом-музеем В.Я. Ерошенко в селе Обуховка Старооскольского района.
Виктор Герасимович Першин родился в Москве, в 7 лет потерял зрение после тяжёлой болезни. В 1950 году окончил с золотой медалью Московскую школу-интернат № 1 для слепых детей. В этой школе в 1946-48 годах преподавал английский язык Василий Яковлевич Ерошенко.
По окончании Московской школы В.Г. Першин продолжил образование на философском факультете Московского государственного университета им. Ломоносова. По распределению Виктор Герасимович был отправлен в Барнаул, где возглавил специальную библиотеку № 9 для Общества слепых. Для данной библиотеки добился более просторного помещения, где также были установлены стеллажи для брайлевских книг и других изданий, которые раньше лежали на полу. Виктор Герасимович с 1956 по 1959 годы работал на предприятиях ВОС заместителем директора по воспитательной работе и директором, а в 1960 г. был назначен главным редактором Московского журнала «Жизнь слепых». В 1965 году В. Г. Першин издал сборник очерков, рассказов и стихов незрячих авторов под названием «Краски не меркнут». Затем с 1968 по 1976 годы он работал в Институте востоковедения АН СССР в должности научного сотрудника. Здесь он подготовил и защитил в 1974 году диссертацию на соискание учёной степени кандидата экономических наук.
В 1978 году Першин возглавил предприятие, ныне известное как ИПТК «Логосвос». Виктор Герасимович размышлял о путях приобщения незрячих к кинематографу и был одним из создателей фильмов с тифлокомментарием. В 1980-х годах Виктор Герасимович разрабатывал рельефно-графические пособия (карты и объёмные иллюстрации по скульптуре и архитектуре) для обучения и эстетического воспитания слепых, занимался проблемами ориентировки в пространстве. Одним из таких пособий является портрет В.Я. Ерошенко.
Виктор Герасимович преподавал на кафедре политэкономии в Московском институте геодезии, аэрофотосъемки и картографии, всегда принимал активное участие в общественной жизни ВОС, сотрудничал на Всесоюзном радио. Был членом Центрального правления Всероссийского общества слепых, председателем Комиссии по социально-трудовой реабилитации Московского городского правления ВОС.
Виктор Герасимович Першин с 1961 года член Союза журналистов СССР, выступал в печати со статьями и очерками, где освещал широкий круг вопросов о жизни и деятельности незрячих в России. Своему учителю, выдающемуся незрячему писателю и путешественнику Василию Яковлевичу Ерошенко посвящены статьи В.Г. Першина «Новое о В. Я. Ерошенко»
(1964 г.) и «Портрет на шёлке» (1998 г.). К 100-летию со дня рождения В. Я. Ерошенко, в 1991 году, была подготовлена и издана книга «Импульс Ерошенко: Жизнеописание: Сказки слепого поэта, познавшего мир», одним из авторов-составителей которой стал и Виктор Герасимович Першин.
В.Г. Першин участвовал в «Ерошенковских чтениях», посвящённых 110-летию со дня рождения В.Я. Ерошенко и состоявшихся в феврале 2000 года в Российской государственной библиотеке для слепых, где выступил с воспоминаниями о нём.
Большую коллекцию фотографий Василия Яковлевича Ерошенко музею передал В Центральный музей ВОС Виктор Герасимович Першин передал большую коллекцию фотографий своего учителя английского языка Василия Яковлевича Ерошенко в Центральный музей ВОС, сотрудничал и с Домом-музеем В.Я. Ерошенко.
Строки Виктора Першина из его очерка о своем учителе «Память цвета печали» в книге «Импульс Ерошенко: Жизнеописание: Сказки слепого поэта, познавшего мир»: «Движимая естественными законами бытия, перемещалась по лесам и весям северного полушария очередная, шестнадцатая моя осень, перемещалась, как обычно, в привычном темпе землекружения… Однажды той осенью мы с Василием Яковлевичем шли аллеей вдоль деревянного забора, который тогда отгораживал Сокольнический парк от прохожих и проезжающих. День уже кончался. И вечер, наступая, побеждал его сумерками. Не обращая внимания, словно бы даже не слыша громыхания проносившихся трамваев и звонков, мчавшихся по дороге велосипедистов, небо над нами, деревья по сторонам аллеи и лес за забором, сама земля, неспешно шедшая нам навстречу, все вокруг замерло в благостном состоянии тихого, чуть слышного перехода одного времени в другое.
От него, моего школьного учителя английского, шло в тот момент какое-то излучение, которое передавалось мне, очень своевольному мальчику, погружая меня в непривычное состояние смирения, какого-то равновесия и с природой, и в природе. Тогда я пережил эти минуты подсознательно, только теперь сознаю это незнакомое мне прежде состояние духа, в котором тесно сочетаются и взаимодействуют чувство желанного покоя и волнующее чувство беспокойства как предчувствие чуда. И разве само по себе это состояние не чудо? Безусловно — чудо, да еще какое, может быть, высшее. И нужно только одно: “Веленью Божию, о муза, будь послушна…”. Нужно слово, чтобы чудо свершилось. И вот это слово: “однажды”, “давным-давно”, “жили-были”. Нужно слово как начало начал, в котором звучит музыка высших миров».
Выражаем огромную благодарность Сергею Михайловичу Прохорову за переданные уникальные экспонаты в Дом-музей В.Я. Ерошенко, среди которых статьи и очерки В.Г. Першина. Вот как писал Виктор Герасимович о своей последней встрече в Московском клубе слепых на Волхонке в феврале 1952 года с учителем в очерке «Мат в три хода», где В.Я. Ерошенко участвовал в январско-февральских шахматных турнирах:
«- Я вам не Алехин, ничьей не будет…. Мат в три хода, — как можно более безразличным голосом объявил я. Он молчал, видимо, просчитывая в уме возможные варианты опровержения. Вынул из гнезда и положил на доску своего короля. Жест, что называется, старомодный, но чем-то меня печально тронувший. Он подал прямо через шахматный столик руку. Пожатие было чуть заметным. Длинные, тонкие пальцы, пальцы профессионального скрипача и гитариста, слабо подрагивали. Во рту у меня как-то сразу стало сухо и горько. Я ухватил его за эти слабо подрагивающие пальцы и повлёк из турнирного зала в фойе. Присели на диван. Тут-то, казалось бы, и начаться душевному разговору. Ведь не виделись года три, но я же, как получужому, задал учителю традиционно пошлый вопрос: — Ну, как жизнь? Василий Яковлевич не опустился до традиционного ответа. Как это было здорово! Стал рассказывать о Ташкенте, о поездке к младшему брату Ивану в Карелию. О том, что Новый год провел в большой, человек восемнадцать, компании, что было там весело и приятно. Вскользь упомянул, что Рождество справлял у родственников. А я даже не поинтересовался, не спросил, где. Он почувствовал, что слушаю я вполуха, и замолчал. /…/
Так мы и сидели, думая каждый о своём. Разговор, тот самый, единственный, не клеился, не получался. Я встал. Поднялся и Василий Яковлевич.
— Будь счастлив, — сказал он, прощаясь. — Не забывай английский — пригодится в жизни.
— Когда увидимся? В ответ он только крепче сжал и тут же отпустил мою руку. Турнир кончился. Его окружили, затормошили, забросали вопросами. А я пошёл к выходу. Надевая пальто, услышал тихий, в полголоса разговор:
— Слышал? У Василия Яковлевича рак желудка.
— Да не болтай зря!
— Он сам сказал. Вот тебе и не болтай... – Обиделся вестник недоброго.
Из прокуренного насквозь подвала я выбрался на свежий воздух. С челюстным лязгом захлопнулась обитая железом дверь, заставив меня вздрогнуть. На сердце, как в заброшенной церкви, было неприбрано, голо и уныло. А память все вновь и вновь высвечивала одно и то же слово: «Канцер». Откуда же было знать врачу, который произнес этот смертный приговор, что его пациент свободно владеет не только латынью, но еще древнегреческим и, кроме того, двумя десятками иностранных языков сверх этого.
Я шел, ощущая, как город обледенелыми тротуарами неторопливо-равнодушно уходил, уплывал в черную даль ночи. Не тогда ли впервые и всерьез затронул мне душу искони философский вопрос: «Зачем мы живем?...»
